Язык и жизнь: как знаки могут быть выражением жизни?
В рамках семинара «Критика социальных и гуманитарных наук» выступление Антонии Сулез (Университет Париж-8, Франция) «Язык и жизнь: как знаки могут быть выражением жизни?» (ул. Галерная, 58–60, ауд. 223).
В выступлении речь пойдет об отношении между «выражением знаков» и «жизнью», о том, к какого рода «жизни» относится факт артикулирования знаков в публичном пространстве, коммуникации и искусстве. Если мы имеем в виду «жизнь», которая создает, конструирует формы, то «выражать» уже больше не означает выражать «пережитое», но, наоборот, означает жизнь, которая становится самим фактом «выражения знаков». Именно это говорит музыковед Борис де Шлецер о музыке.
В ходе выступления будет сделана попытка рассмотреть тему «жизни» через сотворение форм в творчестве, отталкиваясь от знаменитой аллегории: отчаяние и безнадежные попытки Пигмалиона оживить сотворенную им Галатею. История показывает, что разрыв между формой и материей болезненно неустраним, когда форма и материя мыслятся раздельно, что невозможно вывести форму из материи прямо, без опосредования. Руссо в лирической сцене, написанной в 1762 году, пересказывает эту «драму», отсылающую к аристотелевскому анализу невозможности помыслить голую — «без формы» — материю. Чтобы представить трагическую разлученность интеллектуальной формы и эмпирической материи, когда они мыслятся по раздельности, Руссо инсценирует апорию нарциссизма перед мраморным изображением, материалом, лишенным жизни.
В докладе язык будет рассмотрен как деятельность жизни, а его роль — как посредническая. Также будет рассмотрен поворот, который символизирует концепция Гумбольдта в связи с проблемой, которую он видит в том, как Кант соединяет интуицию и концепт. Это открывает новую перспективу, в которой становится возможным помыслить «жизнь», каковой является язык как «деятельность» или energeia. Так начинают прорисовываться не только первые контуры того направления философии языка, которое впоследствии будет развито поздним Витгенштейном, но и критика предложенного Фреге понимания системы знаков как однозначного обозначения объектов.
Таким образом, будет предложен тезис о генезисе идеи жизни языка, но не таком, который был бы наследованием в привычном смысле слова, так как ничто не дает оснований думать, что Витгенштейн читал Гумбольдта или Гердера. Речь идет, скорее, о генезисе одной из линий рефлексии по поводу соотношения формы и материала в рамках искусства. В этой перспективе форма не есть нечто подгоняемое к материи, и действие (в том числе, этическое) мыслится на основе эстетической модели произведения — в традиции философской мысли, которая, подобно философии Витгенштейна, отказывается подкреплять объективность познания ссылками на основания.